„ЕЛЕГИЯ” („ЕЛЕГИЯ”)
Димитър Иванов Бояджиев (1880-1911 г.)
Болгарские поэты
Перевод: Галина Поморцева
Димитър Бояджиев
ЕЛЕГИЯ
Макар безнадеждна, макар безгранично далечна
у мене утеха ти дириш, о клета жена,
но тука е тоже до ужас нощта безсърдечна –
аз тоже изкупвам, отчаян, незнайна вина.
Понякога мисля, че гина във пропаст бездънна.
С ненавист посрещам на спомена сладкия чар.
Не ми е утеха да знам, че и ти си безсънна.
Не радост си вече за мене, а страшен кошмар.
И все пак не мога очите си днес да откъсна
от твоето писмо ридающе! Мила жена,
защо ми се струва, че всяка милувка е късна?
Милувките срещат в сърцето ми гняв и злина.
О, зная как страдаш! Без сълзи, но строга и бледна
ти нервно си пръстите кършиш, в очите горят
ненужни решенья – и мислиш вселената ледна,
и мислиш, че няма за тебе вселената кът...
Не моята обич, а нещо огромно и властно
с последна милувка те гали в привечерний здрач
и сбогом си взема, и никога вече тъй страсно
не ще да трепери душата ти в мъка и плач.
Не весели срещи, цветя и усмивки любезни
в самотност върховно жестока ний двама скърбим:
със радости млади, тъй светли и безвъзмездни,
пожарът на нашата жажда не бе утолим.
Велик бе миражът, над нас що премина тържествен.
Не обич то беше, а оня сиятелен блен,
що всеки очаква на устни със химън приветствен,
и в празна надежда дочаква последний си ден.
Покрусен, аз виждам, че всяка утеха е лишна,
защото обида ще бъде за нашата скръб...
Но как ще се върнем в оная пустиня предишна,
когато ридае в сърца ни спомена скъп?
Димитър Бояджиев
ЭЛЕГИЯ (перевод с болгарского языка на русский язык: Галина Поморцева)
Какое ты хочешь найти утешенье, играя
моей безнадёжностью и от меня вдалеке?
Здесь тоже ужасные, мрачные ночи без края,
моя ль в том вина, что мы строили „дом на песке”?
И кажется мне, что погибну я в бездне бездонной,
и мне ненавистен былой нашей страсти угар.
Что мне от того, что тоскуешь ты в муке бессонной?
Не радость моя ты уже, а безумный кошмар.
И всё же глаза не могу отвести я, родная,
от этого, полного скорбных рыданий письма,
но кажется мне почему-то, что ласка любая
уже опоздала, и в сердце лишь злоба и тьма.
О знаю, страдаешь! Без слёз, но смертельно бледнея,
ты пальцы ломаешь и хочешь решенье найти,
и думаешь: мир – это вздорная чья-то затея,
и нет уголка тебе в нём, как и нету пути…
Сейчас не любовь моя, нечто гораздо сильнее
с последнею лаской в душе твоей властно царит,
прощается тихо с тобой, всё нежней и теплее,
чтоб больше не знала ты муки страстей и обид.
Уже не заманят улыбки, цветы и свиданья,
скорбим в одиночестве высшем, жестоком, ином –
и радостью юной, подарком всего мирозданья,
мы жажды пожар не погасим взаимным огнём.
Великий мираж миновал нас, торжественно тая,
он был не любовью, а лишь недоступной мечтой,
и всякий, с приветственным гимном её ожидая,
потом пребывает до смерти в надежде пустой.
И я, потрясённый, напрасно ищу утешений,
ведь будет обидной для скорби никчёмная роль…
И как мы вернёмся опять в ту пустыню лишений,
когда так рыдает в сердцах наших памяти боль?